— Дональд Макишерн не станет спорить с этим, сэр,— тень улыбки появилась на его лице.— Я понимаю, сэр, что вы хотите мне сказать; солдаты пятьдесят первой дивизии не имеют обычая бежать от противника или поддаваться ему...— он неожиданно сорвался на ноги.— Что это я все болтаю! Я непременно иду с вами, мистер Калверт!

— Благодарю вас, мистер Макишерн,— тепло сказал я, положив руки ему на плечи.— Вы уже достаточно навоевались в жизни. Предоставьте теперь это мне.

— Скорее всего, вы правы, сэр. Я понимаю — я могу только помешать такому человеку, как вы.

Обессиленный, он снова опустился в свое кресло. Я направился к двери.

— Спокойной ночи, мистер Макишерн. Скоро я доставлю сюда вашу жену.

— Скоро она будет здесь...— он поднял на меня влажные глаза, а голос его выражал надежду, так же как и лицо.— Вы знаете, мистер Колверт,— сказал он,— я ведь в это верю.

— Можете рассчитывать на это. Я приведу ее сюда сам, и ничто на свете не доставит мне большего наслаждения. В пятницу утром.

— В пятницу? Так быстро?

Он смотрел вдаль, смотрел в одну какую-то точку, лежащую где-то на расстоянии миллиарда лет отсюда, и не видел меня, стоявшего в дверях. Настоящая улыбка,, улыбка счастья осветила его измученные глаза.

— В эту ночь, мистер Калверт, так же как и в следующую, я не сомкну глаз.

— Вы наверстаете это в пятницу вечером, мистер Макишерн!

Большие слезы надежды и радости текли по его серым небритым щекам. Я тихо прикрыл дверь, оставив его наедине с мечтами.

 Четверг. от 2 ч.— до 4 ч. 30 мин. утра

Я сменил Эйлен Оран на Крэйджмор, а причин улыбаться по-прежнему не было. Никак я не мог быть довольным, поскольку оставленные на «Файркрэсте» Шарлотта и адмирал составляли такую команду, что оставалось только молить Бога о сохранении нам всем жизни. К тому же северный мыс Крэйджмора был гораздо, больше изрезан ущельями, а значит, куда опаснее южной части Эйлен Орана. В довершение всех бед туман продолжал сгущаться. В моей голове постоянно билась мысль, сумею ли я выполнить обещание, данное Макишерну. Но если бы у меня было время на размышления, я нашел бы еще с полдюжины причин для скверного настроения. Слава Богу, у меня не было на это времени, поскольку ночь кончалась, а я должен был еще сделать кучу работы до наступления рассвета.

Два рыбацких катера бились на волнах в маленькой естественной гавани Крэйджмора, и это снимало • мои опасения, что кто-то может услышать, как я карабкаюсь на палубу. Опасность зато представлял большой остекленный фонарь на крыше ангара, который использовали для разделки акул. Свет был так ярок, что любой местный обитатель, страдающий бессонницей, запросто мог меня увидеть. Но тут же меня утешила мысль, что этот же самый фонарь служит для дядюшки Артура прекрасным ориентиром.

Это была большая моторная лодка около пятнадцати метров длиной, построенная таким образом, что могла подставить лоб любому урагану. Содержали ее в образцовом порядке, и оборудована она была всем, что только пожелаешь. Мои шансы явно начинали расти.

Вторая лодка была точной копией первой, прямо близнецы. Я добрался до берега, спрятал свой акваланг так, чтобы до него не добрался прибой, и направился в сторону ангара, стараясь держаться в тени. В ангаре я нашел стальные бочки, ванны и целый арсенал жестокого оружия, явно предназначенного для потрошения акул. Кроме того, там были останки акул, которые издавали ужасающее зловоние. В жизни такого не встречал. Мое отступление было больше похоже на бегство.

Первый дом, который я осмотрел через окно, с помощью фонарика, не оправдал моих ожиданий. Я увидел Комнату, покинутую не меньше пятидесяти лет назад.

Уильямс был прав — жители оставили эти места еще до первой мировой войны. Лишь обои выглядели так, словно были наклеены вчера — странный и не поддающийся объяснению феномен, известный на западных островах. Какая-нибудь заботливая бабушка — а дедушки в те времена готовы были скорее подписать договор с дьяволом, чем шевельнуть пальцем в доме,— наклеила купленные по случаю обои, а пятьдесят лет спустя дешевая бумага выглядит новехонькой.

Второй дом был также пуст. Рыбаки жили в третьем, наиболее удаленном от ангара доме. Мне очень хорошо-были понятны причины, по которым они желали держаться как можно дальше от своего вонючего места работы. Если бы это касалось меня, я бы вообще предпочел жить в палатке на другой стороне острова.

Я осторожно открыл хорошо смазанную дверь, вошел внутрь и зажег фонарик. Жившие здесь когда-то бабули наверняка не похвалили бы этих сеней, зато деды пришли бы в восторг. Одну стену целиком занимали полки, забитые всяческим провиантом. Было там не меньше двух дюжин ящиков с виски и несколько десятков ящиков с пивом. Уильямс говорил мне, что эти рыбаки — австралийцы, и теперь я убедился, что и в этом ему можно' было верить. Три другие стены были предоставлены живописи. Тут не был представлен какой-то определенный стиль, зато впечатляло разнообразие красок, какого не найдешь даже в крупных музеях и картинных галереях. Я протиснулся между мебелью, сделанной наверняка не руками искусных мастеров, и открыл внутреннюю дверь. За ней был небольшой коридор, а в нем я увидел две двери справа и три слева. Я решил, что шеф должен занимать самую большую комнату, а значит, он спит за первой дверью направо.

Я осторожно вошел в комнату. Она удивила меня своим комфортом. В свете карманного фонарика я увидел прекрасные ковры, тяжелые шторы, пару удобных кресел, большую дубовую кровать, дубовые шкафы и книжные полки. Над кроватью висела лампа с красивым абажуром. Эти дикие австралийцы явно придавали большое значение уюту и комфорту. Я нажал на выключатель, и в комнате зажегся свет.

На двойной кровати спал мужчина. Рост лежащего человека определить очень трудно, но мне подумалось, что он не сможет выпрямиться в этой комнате, потолок которой находится на высоте ста девяноста двух сантиметров, не получив при этом хорошего сотрясения мозга. Повернутое в, мою сторону лицо было частично закрыто волосами и буйной бородой. Таких роскошных бород мне вообще никогда не приходилось видеть. Человек этот спал как убитый.

Я подошел к постели, ткнул ему в ребра дуло револьвера и сказал:

— Просыпайся.

Он проснулся, а я ретировался на безопасное расстояние. Австралиец протер глаза волосатыми руками и, опершись о матрас, сел. Признаться, я ожидал увидеть одежды из звериных шкур, но на нем оказалась элегантная пижама, которой я мог только позавидовать.

Почтенные граждане по-разному реагируют, когда посреди ночи их будит чужой человек, использующий в этих целях дуло пистолета. Они бывают или напуганы, или приходят в бешенство. Однако мой бородач повел себя совершенно иначе. Его глаза, скрытые под густыми бровями, смотрели на меня, как глаза бенгальского тигра, приготовившегося к прыжку, в конце которого его ждет заслуженный завтрак. Я отодвинулся еще на несколько шагов.

— Не пробуй! — предостерег я его.

— Спрячь этот револьвер, малыш,— его голос, казалось, звучал из глубокой пещеры.— Спрячь, а то мне придется встать, чтобы дать тебе по шее и отобрать его самому.

— Ну и условия! — сказал я обиженно.— А если я спрячу его, ты все равно дашь мне по шее?

Он подумал, прежде чем отрицательно покачать головой. Потом он протянул руку к ночному столику, вынул из коробки сигару и закурил ее, не спуская с меня глаз. Острый, кислый запах распространился по комнате, и мне пришлось применить большое усилие, чтобы не кинуться открывать окно, что, конечно, не принято делать в чужом доме. Теперь меня уже не удивляло, как он живет поблизости от ангара. По сравнению с его сигарами, сигары дядюшки Артура источали аромат, сравнимый с ароматом духов Шарлотты.

— Прошу простить мое внезапное появление. Вы мистер Хатчинсон? Тим Хатчинсон?

— Я. А ты кто, малыш?

— Филипп Калверт. Я хотел бы воспользоваться одним из ваших передатчиков, чтобы связаться с Лондоном. Кроме того, я хотел просить вас о помощи. И вы даже не представляете, как срочно она мне нужна. Без вашей помощи очень много людей и огромная куча фунтов могут погибнуть в ближайшие двадцать четыре часа.